По ту сторону противостояния: Путь Центральной Азии к суверенному принятию решений по развитию критических минералов

Аннотация

Глобальный энергетический переход усилил геополитическую конкуренцию за критически важные минералы, выдвинув Центральную Азию в центр складывающегося стратегического ландшафта. Однако западная инвестиционная модель, позиционируемая как прозрачная и устойчивая, нередко скрывает недооценённые риски — от геополитической инструментализации и экономической волатильности до затяжного разрыва между риторикой и реализацией. Остаются вопросы, не стала ли вовлечённость Запада в регион избыточно тактической, обусловленной соперничеством с Китаем в большей степени, чем долгосрочными целями развития. В то же время Китай и Россия — несмотря на проблемы управления — продвигают интегрированные пакеты, увязывающие горнодобывающие технологии, инфраструктуру и финансирование, что несёт как выгоды, так и риски.

В статье утверждается, что происхождение капитала имеет меньшее значение, чем переговорная мощь государств Центральной Азии. Устойчивое развитие не будет результатом выбора стороны; оно возможно лишь при использовании соперничества великих держав для выдвижения и договорного закрепления требований о передаче технологий, локализации переработки с высокой добавленной стоимостью и жёстких экологических, социальных и корпоративных (ESG) гарантий — на условиях, определяемых в Астане, Ташкенте, Бишкеке, Ашхабаде и Душанбе, а не в Вашингтоне, Брюсселе, Москве или Пекине.

Введение: новая гонка за ресурсами

Обостряющаяся конкуренция между Соединёнными Штатами и Китаем в сфере полупроводников, искусственного интеллекта, электромобилей и зелёных технологий превратила критически важные минералы в ключевой элемент глобальной экономической и стратегической безопасности. Принятый в Вашингтоне Закон о чипах и науке 2022 года (CHIPS and Science Act) ввёл масштабные ограничения на экспорт передовых микрочипов и предоставил стимулы для развития отечественного производства полупроводников, обозначив технологическое лидерство как императив национальной безопасности.[1] В ответ в июле 2023 года Пекин ввёл требования на получение экспортных лицензий для галлия и германия — металлов, незаменимых для полупроводниковой и оборонной промышленности, — прямо увязав эти меры с западными ограничениями в сфере технологий.[2] Эти ответные шаги показали, что критически важные минералы теперь находятся в центре промышленной политики, стратегического планирования в сфере безопасности и соперничества великих держав.

Доминирование Китая в производстве аккумуляторов для электромобилей, переработке редкоземельных элементов и производстве солнечных панелей, достигнутое благодаря десятилетиям промышленной политики и субсидий, вызвало растущую обеспокоенность в Вашингтоне и Брюсселе по поводу стратегической зависимости.[3] В ответ правительства западных стран приняли протекционистские стимулы в рамках Закона США о снижении инфляции (U.S. Inflation Reduction Act) и Акта ЕС о критически важных сырьевых материалах (EU Critical Raw Materials Act), направленные на локализацию цепочек поставок для чистых энергетических технологий и снижение уязвимости перед китайским влиянием.[4]

Война в Украине ускорила эти процессы, выявив зависимость западных вооружённых сил от хрупких цепочек поставок минерального сырья. Страны — члены НАТО, стремясь пополнить истощённые запасы высокоточного оружия и современной техники, признали, что надёжный доступ к литию, кобальту, редкоземельным элементам и другим ресурсам теперь столь же необходим для оборонного производства, как и для перехода к зелёной энергетике.[5] В декабре 2024 года НАТО впервые обозначила двенадцать видов «критически важного для обороны» сырья как жизненно важные для безопасности альянса, при этом генеральный секретарь Йенс Столтенберг предостерёг от повторения прежней чрезмерной зависимости Европы от российских энергоресурсов.[6]

На фоне этой геополитической конкуренции Центральная Азия вновь вышла на передний план как стратегическая арена. Огромные запасы урана, меди, редкоземельных элементов и других критически важных минералов привлекают конкурирующие предложения: США и Европейский Союз делают ставку на «прозрачные и устойчивые» инвестиционные модели, тогда как Китай и Россия продвигают интегрированные пакеты, объединяющие доступ к ресурсам с инфраструктурой, передачей технологий и долгосрочными контрактами на поставки.[7] Аналитики отмечают, что «Вашингтон говорит, а Пекин действует», быстро расширяя своё присутствие в ресурсном секторе Центральной Азии.[8] Однако под этой риторикой скрывается более сложная реальность: западная вовлеченность, несмотря на язык управления и ответственности, зачастую приводит к фрагментарным проектам с ограниченным промышленным эффектом, в то время как китайский подход, хотя и более технологически продвинутый, вызывает опасения по поводу долговой зависимости, стандартов управления и экологических гарантий.[9] Для Центральной Азии настоящая задача заключается не в том, чтобы выбирать между конкурирующими державами, а в том, чтобы обеспечить переговорную мощь, позволяющую превратить минеральное богатство в долгосрочное развитие на собственных условиях.

Structural Realities: State Capacity and Resource Control

Центральная Азия далеко не единообразна в том, как она управляет своим минеральным богатством. Казахстан и Узбекистан доминируют в секторе через мощные государственные предприятия (SOEs), такие как Казатомпром, Навоийский горно-металлургический комбинат (НГМК) и Алмалыкский горно-металлургический комбинат (АГМК), которые контролируют всё — от добычи до переработки. Эти вертикально интегрированные гиганты позволяют правительствам вести переговоры с иностранными партнёрами с позиции силы, выдвигая требования по передаче технологий и инвестициям в переработку как условия доступа к ресурсам.

Казахстан представляет собой наиболее яркий пример рычага влияния, опирающегося на государственные предприятия. Наряду с устоявшимися совместными предприятиями по добыче урана с Cameco и Orano, Астана активно продвигает геологоразведку и переработку критически важных минералов через Казатомпром, Тау-Кен Самрук и Казгеологию, тщательно отбирая иностранных партнёров.[10] Сильные институты дают Казахстану переговорную мощь — однако превращение меморандумов и намерений в реальные заводы и патенты всё ещё зависит от жёстких контрактных обязательств и реалистичных сроков.

Узбекистан аналогичным образом концентрирует разработку минеральных ресурсов в рамках своих ключевых государственных предприятий и настойчиво продвигается в направлении среднего звена цепочки создания стоимости (midstream processing). Традиционно два крупных государственных комбината — НГМК и АГМК — контролировали золото, уран, а также базовые и редкие металлы. С 2024 года Узбекистан создал новый холдинг — Узбекский комбинат технологических металлов (УзКТМ) на базе АГМК для интеграции всей цепочки создания стоимости в секторе критически важных минералов. (УзКТМ теперь управляет всеми государственными активами в этой сфере (литий, редкоземельные элементы и др.), продвигаясь в сторону наращивания переработки на собственной территории.[11] Сигнал ясен: сделки по доступу к ресурсам должны завершаться локальной переработкой, химической конверсией и производством специализированной продукции, а не экспортом руды в необработанном виде.

Таджикистан занимает промежуточное положение между государственно-центричными моделями Казахстана и Узбекистана и более фрагментированным ландшафтом Кыргызстана. Государство направляет крупные проекты через структуры, связанные с Таджикская Алюминиевая Компания (ТАЛКО) (например, ТАЛКО Голд), что даёт Душанбе рычаги влияния в сфере вольфрама (месторождение Майхура) и сурьмы (месторождение Кончоч), при этом полагаясь на иностранный капитал и технологии. Некоторые проекты за пределами этих структур (например, Анзобский сурьмяной комбинат) указывают на более смешанную структуру собственности.[12] Ограничивающим фактором остаётся слабое развитие среднего звена: разделение руды, химическая конверсия и глубокая переработка внутри страны остаются ограниченными, поэтому соглашения должны прямо закреплять требования к локальной переработке, передаче технологий и аудируемым экологическим обязательствам, чтобы избежать модели «добыча — экспорт».

Кыргызстан находится на противоположном полюсе, всё ещё формируя институциональную мощь. Сектор долгое время характеризовался фрагментированными проектами с иностранным участием, уязвимыми к политическим потрясениям; споры вокруг Кумтора и мораторий 2019 года на уранодобычу в Кызыл-Омполе показали, как быстро конфликты могут привести к жёстким государственным вмешательствам или даже национализации с высокими финансовыми и репутационными издержками.[13] После политического перехода 2020–2021 годов была предпринята попытка централизовать государственные доли через национальный холдинг «Наследие великих кочевников», созданный в конце 2021 года, но его ликвидировали в начале 2023 года как «нецелесообразный» после изменений в управлении активами.[14] Теперь политика движется в сторону чёткой координации и ориентации на среднее звено с разработкой национальной стратегии по критически важным минералам.[15]

Туркменистан по-прежнему играет ограниченную роль в региональном секторе критических минералов, хотя калийные соли приобретают политическую значимость на фоне продовольственной безопасности и дискуссий на Западе о критически важных ресурсах.[16] Страна также обладает литийсодержащими рассолами и фосфоритами с редкоземельными элементами, но эти ресурсы остаются в значительной степени неразведанными.[17] Учитывая государственно-центричную модель и сложный инвестиционный климат, участие Запада здесь, вероятно, останется ограниченным без прозрачных регуляторных рамок, надёжной логистики и гарантий сбыта.[18]

Эти институциональные асимметрии определяют, как именно иностранный капитал приходит в регион. Там, где повесткой управляют государственные предприятия (Казахстан, Узбекистан), иностранные партнёры чаще входят через совместные предприятия и пилотные перерабатывающие проекты; там, где потенциал слабее (Кыргызстан), выше доля мелких иностранных компаний и выше риск политических колебаний; Таджикистан занимает промежуточное положение, а Туркменистан по-прежнему почти не участвует в развитии критических минералов, кроме калийных солей. На этом фоне ключевой вопрос заключается не в том, кто стучится в дверь, а в том, закрепляют ли подписанные сделки локальную переработку, передачу технологий и обязательные экологические гарантии. Именно этот тест западная вовлечённость пока что проваливает.

Западная вовлечённость: тактические шаги, стратегические пробелы

Несмотря на громкие диалоги и многочисленные меморандумы о взаимопонимании, реальное участие Запада в регионе часто оказывается фрагментарным и сопровождается спорами и судебными разбирательствами, при этом инвестиции в среднее звено цепочки создания стоимости (midstream) остаются ограниченными. На практике процедурные требования в области ESG и акцент на доступ к ресурсам нередко опережают реальное развитие промышленной переработки. Если в контрактах отсутствуют обязательные условия по локализации добавленной стоимости, западная вовлеченность рискует воспроизвести модель низкоценного ресурсного экспорта, не обеспечивая устойчивого индустриального развития.

Кумтор: кризис западной инвестиционной модели

Золотой рудник Кумтор в Кыргызстане, которым десятилетиями управляла канадская компания Centerra Gold, является наиболее показательным примером расхождения между риторикой и реальностью западных инвестиций. Изначально преподносимый как образцовый проект с иностранным участием, Кумтор вскоре стал синонимом экологических проблем, социальной напряжённости и политических конфликтов. Авария с разливом цианида в Барсконе в 1998 году загрязнила местные водоёмы и привела к массовым отравлениям жителей; медицинские и юридические споры продолжались многие годы, формируя негативный фон вокруг проекта.[19]
В 2021 году кыргызский суд оштрафовал оператора за складирование пустой породы на ледниках, подчеркнув разрыв между рекламируемыми экологическими стандартами и реальной практикой на объекте. Однако этот штраф так и не был реализован и был отменён вышестоящим судом в мае 2022 года в рамках окончательного урегулирования. Проблема имела трансграничное измерение: ледники Давыдова и Лысый, где размещались отходы, питают реку Нарын — главный приток Сырдарьи, от которой зависят сельское хозяйство, гидроэнергетика и питьевое водоснабжение Кыргызстана, Узбекистана, Таджикистана и Казахстана. Экологическая деградация могла подпадать под новые юридические концепции, такие как экоцид, учитывая её потенциальный масштаб и трансграничные последствия.[20] Именно на эти экологические и водные риски ссылались власти Кыргызстана в мае 2021 года, оправдывая вмешательство государства. Национализация рудника была представлена не только как вопрос суверенитета, но и как ответ на усиливающиеся экологические угрозы и региональную безопасность.[21] Президент Садыр Жапаров прямо заявил, что «внешнее управление введено, потому что природные ресурсы использовались не по международным стандартам, а налоги выплачивались не в полном объёме», связав экологические, фискальные и стратегические аргументы в единое обоснование.[22]

В мае 2021 года рудник был передан под внешнее управление. К апрелю 2022 года глобальное урегулирование завершилось полной передачей контроля компании Кыргызалтын, прекращением многосторонних судебных процессов и аннулированием штрафов.[23] Опыт Кумтора демонстрирует, что ценностная риторика западной инвестиционной модели не гарантирует передовых практик. Без жёстко прописанных экологических обязательств, прозрачных контрактных условий и передачи технологий западные инвестиции могут приводить к нестабильности и конфликтам, а не к устойчивому развитию и модернизации отрасли.

Кызыл-Омпол: общественное согласие, восстановление доверия и стратегическая перспектива (Кыргызстан)

Урановый сектор Кыргызстана наглядно демонстрирует хрупкость западных проектов с участием «младших» горнодобывающих компаний (junior miners) в Центральной Азии, где тактические попытки получить доступ к ресурсам сталкиваются с волатильной «социальной лицензией» и регуляторной неопределённостью. Урановый кластер Кызыл-Омпол, разработка которого была начата канадской компанией Azarga Uranium (через дочернюю структуру UrAsia in Kyrgyzstan LLC), спровоцировал в 2019 году стремительную общественную мобилизацию, завершившуюся введением национального моратория на добычу урана и тория.[24] Общественное недовольство было вызвано не столько критикой конкретных мер экологической безопасности проекта, сколько эмоциональной реакцией, укоренённой в советском наследии заброшенных урановых хвостохранилищ и экологических катастроф. Это обошло стороной любой диалог и свело на нет годы подготовительной работы и инвестиционного капитала. Выход Azarga — продажа своей доли за скромную компенсацию при сохранении небольшой, но практически трудно реализуемой роялти — продемонстрировал уязвимость модели младших горнодобывающих компаний, ориентированных на тактический доступ к ресурсам, но неспособных обеспечить долгосрочную устойчивость и создание добавленной стоимости.[25]

В июне 2024 года президент Кыргызской Республики Садыр Жапаров подписал Закон «О внесении изменений в некоторые законодательные акты Кыргызской Республики (в Кодекс о правонарушениях, Закон «О недрах»)» и признал утратившим силу Закон «О запрещении деятельности, связанной с геологическим изучением недр с целью поиска, разведки и разработкой урановых и ториевых месторождений».[26] Это был не просто формальный шаг по отмене запрета, а чёткий политический разворот: уже в следующем месяце права на недропользование Кызыл-Омпола были переданы государственной компании Кыргызалтын — крупнейшему горнодобывающему предприятию страны, что позволило консолидировать государственный контроль над этапами проекта и стандартами его реализации.[27]

Власти подчеркнули необходимость сочетания экологических гарантий с стратегическим использованием ресурсов, при этом публично обозначив многоцелевой характер месторождения — уран, торий и титаномагнетит — как основу для поэтапного, управляемого по рискам освоения. Президент Садыр Жапаров лично встречался с местными сообществами, призывая «избегать политизации», открыто отвечал на вопросы жителей и подчёркивал, что «нет причин для тревоги при условии строгого соблюдения стандартов» — шаги, направленные на восстановление доверия после кризиса 2019 года.[28] По поручению правительства была проведена инвентаризация и оценка запасов, которая дала предварительный диапазон стоимости месторождения в $60–90 млрд с положительным прогнозом для пересмотра вверх. При этом в качестве первостепенного промышленного приоритета был обозначен титаномагнетит, а уран получил статус вторичного, строго контролируемого ресурса.[29] Власти неоднократно подчёркивали открытость к многостороннему финансированию, позиционируя Кызыл-Омпол как проект для диверсифицированного и прозрачного капитала, со стабильными инвестиционными механизмами, где локальная переработка, передача технологий и экологические стандарты будут закреплены контрактно и подлежать жёсткому контролю, — в противовес модели, основанной на одностороннем доступе и приоритете сырьевого экспорта.

Ключевым элементом стало формирование стратегического видения: президент С.Жапаров обозначил три приоритета — (1) торий как стратегический ресурс для будущих реакторных и материаловедческих технологий; (2) межпоколенческие выгоды через государственные дивиденды и фискальные механизмы; (3) поэтапный доступ к чувствительным рудам с обязательным условием локальной переработки, передачи технологий и строгих экологических стандартов.[30] В сентябре 2024 года премьер-министр Акылбек Жапаров добавил, что проект будет развиваться от экспорта титаномагнетитового концентрата к производству губчатого титана внутри страны, что позволит зафиксировать гораздо более высокую добавленную стоимость в экономике Кыргызстана.[31] Поддерживая эту траекторию, власти передали обанкротившийся в 2022 году Кара-Балтинский горнорудный комбинат в полное распоряжение Кыргызалтына, объявив его будущим стратегическим центром переработки, требующим масштабной модернизации.[32]

В совокупности пример Кызыл-Омпола показывает устойчивую закономерность: западные компании получали доступ к недрам, но не смогли обеспечить ни социальное согласие, ни создание добавленной стоимости в среднем звене цепочки, оставив государству задачу урегулировать конфликты и выстроить модель долгосрочного развития, опирающуюся на технологии и поэтапное освоение.

Кутесай-II: лицензирование эпохи Бакиева, арбитражное наследие и возрождение под управлением государства (Кыргызстан)

Некогда являясь основой советского снабжения редкоземельными элементами, месторождение Кутесай-II входило в число крупнейших источников редкоземельных элементов (РЗЭ) в СССР, обеспечивая в отдельные периоды до 80 % добычи таких элементов, как иттрий.[33] Лицензия на разработку месторождения в Актузском (Кеминском) рудном поле, обладающем высоким потенциалом тяжёлых РЗЭ и сопутствующих полиметаллов, была передана в декабре 2009 года компании Stans Energy (через приобретение Kutisay Mining LLC) в последние месяцы правления президента Курманбека Бакиева. После Апрельской революции 2010 года новые власти включили проект в масштабный пересмотр лицензий, выданных при К.Бакиеве, на фоне обвинений в том, что стратегический актив был занижено оценён и получен через непрозрачные процедуры. В результате Кутесай-II быстро стал символом закрытости концессионной политики конца эпохи.[34] В период с 2012 по 2014 год регуляторы и прокуратура приостановили, а затем и полностью аннулировали права на разработку месторождения, что перевело спор в многоуровневый арбитраж. Первое разбирательство в Московской торгово-промышленной палате (МТПП) завершилось решением по умолчанию, которое впоследствии было отменено российскими судами. Позднее процесс в Постоянной палате третейского суда (PCA) завершился в августе 2019 года с признанием факта незаконной экспроприации, но с присуждением лишь 15 млн долларов США компенсации (плюс проценты и частичное возмещение расходов), что составило лишь малую часть от сотен миллионов, заявленных истцами.[35] Решение впоследствии было признано судом США, но попытки истцов взыскать компенсацию через активы, связанные с Кыргызалтыном, в Канаде не увенчались успехом, оставив инвестора без возмещения.[36] Тем временем кыргызские власти продолжают утверждать, что права на месторождения были получены истцами через подкуп должностных лиц и последующее отмывание средств через офшорные счета.[37] Итог оказался очевиден: годы были потеряны, разработка не возобновилась, добавленная стоимость для внутренней экономики так и не была создана — судебные процессы вытеснили промышленное развитие, а кейс Кутесай-II стал регулярно приводиться как предупреждающий пример при оценке инвестиционного климата Кыргызстана.

К 2023 году территория месторождения по-прежнему оставалась не рекультивированной, что подчеркнуло необходимость жёсткого закрепления обязательств по экологической реабилитации и переработке сырья в будущих соглашениях. На фоне предложений направить часть средств от размещения еврооблигаций на сумму 700 млн евро на проекты, включая Кутесай-II и Кызыл-Омпол, к инвестиционным рамкам стали предъявляться всё более строгие требования по прозрачности и обязательности выполнения условий.[38] С 2024–2025 годов политика сместилась от управления спорами к активному государственному сопровождению: Кабинет министров — с участием высших должностных лиц, включая Премьер-министра, — провёл ряд инспекционных визитов на карьеры и хвостохранилища Чуйской области, инициировал комплексные инвентаризации и поручил Кыргызгеологии возобновить работы по Кутесай-II наряду с месторождением Калесай (бериллий) и провести оценку хвостохранилищ Актузского рудного поля на предмет остаточной ценности, чётко дав понять, что любое возобновление проекта будет возможно только при условии строгих экологических стандартов, значимого участия местных сообществ и прозрачного общественного контроля, с интеграцией кластера РЗЭ в единую государственную программу вместо прежней практики разрозненных лицензий.[39] Политический урок совпадает с кейсом Кызыл-Омпол: непрозрачные концессии конца цикла привели к десятилетию арбитражей и отсутствию промышленной модернизации; корректировка политики теперь осуществляется через государственную консолидацию и мандат на возрождение с приоритетом переработки, который жёстко закрепляет требования по локальной переработке, передаче технологий и обязательным ESG-стандартам во всех партнёрствах — как иностранных, так и внутренних.

Таджикистан — «оборонный» нарратив, двойное назначение и слабая переработка

Западные инвесторы и горнодобывающие компании всё активнее представляют проекты Таджикистана для политических и оборонных кругов как не связанных с Китаем источники поставок, имеющих «оборонное значение». Этот внешний нарратив, во многом продвигаемый западными лоббистскими структурами, а не самим Душанбе, интерпретирует проекты через призму безопасности для обоснования финансирования, доступа и стратегического внимания — даже тогда, когда стандарты ESG, местная добавленная стоимость и социальные гарантии остаются второстепенными вопросами. Месторождение вольфрама Майхура (партнёрство GB Innovation–Pure Tungsten с Таджикской алюминиевой компанией, ТАЛКО) заявляет о производстве порядка 1 400 тонн концентрата в год и связывает спрос с необходимостью пополнения оборонных резервов на фоне одновременных высокоинтенсивных конфликтов на Украине и в Израиле.[40] Этот нарратив поддерживается проектом закона REEShore Act (2022), который переориентирует оборонные цепочки поставок США с Китая на альтернативные источники и, наряду с вольфрамом, включает сурьму в перечень «критически важных минералов».[41]

Однако, как и в случаях Кыргызстана, реальная структурная проблема заключается в слабом развитии перерабатывающих мощностей: большинство проектов ограничивается экспортом сырого концентрата с минимальной локальной переработкой или химическим обогащением. В результате возникает навязанный извне «стратегический» нарратив, скрывающий слабую промышленную базу и ограниченные договорные обязательства по передаче технологий, соблюдению стандартов ESG или созданию местной добавленной стоимости.

Сурьма является критически важным материалом для оборонно-промышленной цепочки поставок, необходимым для производства бронебойных боеприпасов, взрывчатых веществ, компонентов ядерного оружия и различных других военных технологий, включая системы ночного видения.[42] Согласно данным Геологической службы США (USGS), в 2023 году Таджикистан занял второе место в мире по производству сурьмы с объёмом около 17 000 тонн (примерно 16–17 % мирового объёма), а данные статистической службы Европейского союза (Евростат) показывают, что на долю Таджикистана приходилось около 54 % импорта сурьмы Европейским Союзом в 2023 году.[43]

Большая часть этого объёма поступает с Анзобского горно-обогатительного комбината, расположенного в Айнинском районе Согдийской области Таджикистана. Этот крупный объект по добыче и переработке сурьмы и ртутных руд с месторождения Джижикрут полностью принадлежит американской компании Comsup Commodities Inc.. За 15 лет в его модернизацию было вложено 300 млн долларов США для увеличения производственных мощностей.[44] Он стал флагманом инвестиций США в критически важные минералы в Центральной Азии и демонстрирует растущее значение Таджикистана как потенциального поставщика для США, особенно с учётом стремления Вашингтона диверсифицировать поставки и снизить зависимость от Китая.

Аналогичная картина наблюдается на месторождении Такоб (флюорит и свинцовая руда), где разработка компанией Vast Resources plc (Великобритания) сочетает модернизацию обогатительных мощностей, сервисные услуги и роялти в размере около 12,25 %, при этом ТАЛКО сохраняет операционный контроль и поставки в собственную химическую цепочку.[45] Флюорит имеет косвенное оборонное значение, поскольку получаемая из него плавиковая кислота используется в ядерном топливном цикле, производстве высокотехнологичных полимеров и специальных оптических материалов. Кроме того, флюорит включён в Список критически важных минералов США (2022). Свинец, исторически важный для производства боеприпасов и защитных материалов, играл меньшую стратегическую роль в последних нормативных документах: он не был включён в окончательный список США 2022 года, но появляется в проекте списка 2025 года, что отражает растущую обеспокоенность по поводу уязвимости цепочек поставок.[46]

Однако такой оборонный нарратив является политически чувствительным для Душанбе: членство Таджикистана в ШОС и ОДКБ делает открытое «оборонное» позиционирование проектов рискованным, даже если коммерческая логика очевидна. Чтобы минимизировать эти риски, власти страны всё чаще намерены настаивать на заключении обязывающих соглашений, предусматривающих локальную переработку, передачу технологий, подготовку кадров и строгие стандарты ESG. Эти механизмы могут сбалансировать маркетинг, связанный с оборонной сферой, с созданием местной добавленной стоимости и помогут снизить политические риски.

Казахстан — логика доступа к ресурсам, дискуссии о схеме 75/25 и перспектива переработки

Западные инвесторы всё чаще представляют проекты Казахстана в сфере критически важных минералов как источники поставок для глобального энергетического перехода, не связанные с Китаем и соответствующие стандартам ESG. Совместное предприятие (СП) Cove Capital – Казгеология по разработке месторождения редкоземельных элементов Акбулак иллюстрирует эту логику: подписанное в 2025 году соглашение закрепило за Cove долю в 75 %, а за Казгеологией — 25 %, предоставив западному партнёру контроль на стадии геологоразведки, при этом проект был институционально привязан к национальной структуре, управляющей лицензированием и геологическими данными.[47] Важно отметить, что Cove — не маргинальный игрок. Параллельно компания участвует в проектах по критическим минералам в самих Соединённых Штатах и занимает позиции в политических и законодательных дискуссиях Вашингтона о диверсификации цепочек поставок зависимых от Китая. Через свой инвестиционный портфель и консультативные связи Cove вносит вклад в обсуждения в США по вопросам безопасности поставок редкоземельных элементов, технологий переработки и наращивания внутренних мощностей — что делает её одним из немногих акторов, соединяющих реальные проекты на местах с формированием стратегической повестки в США и Центральной Азии.[48]

Объявление о проекте вызвало сильную реакцию — как эмоциональную, так и инструментальную — со стороны экспертов и политических комментаторов. Многие представили схему «75 на 25» как «распродажу» стратегических минералов Казахстана или даже как новую форму колониализма, утверждая, что высокая доля иностранных инвесторов может привести к закреплению модели экспорта сырья с минимальной внутренней добавленной стоимостью.[49] Критики отмечали, что западные инвесторы получают стратегические площади и имидж ESG-соответствия, тогда как Казахстан принимает на себя долгосрочные экологические и политические риски без гарантированных обязательств по созданию мощностей для переработки, рафинирования или передачи технологий. Другие связывали эту дискуссию с более широкими вопросами ресурсного национализма, предполагая, что без жёстко закреплённых обязательств, проект может воспроизвести знакомый паттерн, когда язык устойчивого развития скрывает отсутствие промышленной глубины и внутренних эффектов.

Однако такое прочтение игнорирует базовую логику проектов, возглавляемых junior-компаниями. На стадии геологоразведки, где сохраняются высокие геологические и коммерческие риски, и большинство концессий так и не достигает стадии промышленной добычи, во всём мире является стандартной практикой финансирование ранней фазы частным инвестором в обмен на контрольный пакет. В Казахстане, как и в других ресурсных странах, государство обычно сохраняет долю с отсроченным участием — в данном случае 25 % — с возможностью увеличить её после подтверждения запасов, завершения ТЭО и доказанной коммерческой целесообразности, что запускает новый раунд переговоров. Таким образом, схема «75 на 25» отражает скорее риски раннего финансирования, чем передачу иностранцам контроля над редкоземельными ресурсами Казахстана, и представляет собой модель, призванную привлечь начальный капитал, сохраняя при этом долгосрочную стратегическую гибкость.

Более глубокая структурная проблема кроется не в соотношении долей, а в отсутствии жёстко закреплённых обязательств по развитию переработки. Как и многие западные проекты в сфере критических минералов, проект Акбулак на данном этапе фокусируется на доступе к участкам, правах на разведку и геополитическом сигнале — нарративе «не-китайской цепочки поставок» — при этом откладывая на будущее обязательства по созданию мощностей для локального рафинирования, химической переработки или производства продукции с высокой добавленной стоимостью. Cove публично заявила о своём намерении создать «полностью интегрированную цепочку от добычи до производства магнитов, которая принесёт пользу Казахстану», однако пока неясно, будет ли это намерение оформлено в виде юридически обязывающих соглашений с конкретными сроками, финансированием и проверяемыми обязательствами по локальной переработке, передаче технологий и созданию производственных мощностей. До тех пор, пока такие положения не будут жёстко закреплены в будущих договорах, остаётся риск того, что Казахстан вновь будет поставлять сырьё во внешние цепочки без построения собственной промышленной базы.

Как и в других случаях по всей Центральной Азии, решение лежит в плоскости договорных механизмов, а не риторики. Модели, ориентированные на раннюю геологоразведку и доступ, должны трансформироваться в обязывающие партнёрства, связывающие добычу ресурсов с внутренней индустриализацией, экологическими стандартами и подготовкой кадров. От того, пойдёт ли совместное предприятие Cove–Qazgeology по этому пути, будет зависеть, станут ли ранние иностранные доли ступенькой к сбалансированному стратегическому сотрудничеству или так и останутся символом асимметрии в секторе критических минералов Казахстана.

Critical Minerals and Technology Access: Western Hesitation and On-the-Ground Technological Choices

«Критичность» критически важных минералов в Центральной Азии следует понимать как контекстно-зависимую: для стран региона она представляет собой возможность модернизации экономики — но только при условии, что иностранные инвестиции принесут не только капитал, но и передачу технологий, создание мощностей по переработке с высокой добавленной стоимостью и гарантии экологического и социального управления (ESG).[50] Однако сохраняется ключевой вопрос — готовы ли западные партнёры выйти за рамки риторических ESG-обязательств и предоставить Центральной Азии доступ к передовым технологиям, или же они вновь воспроизведут привычную модель избирательного доступа и технологического контроля.

Спор вокруг AI Diffusion Export Controls 2025 года, которые ввели глобальную многоуровневую систему ограничений на поставки передовых AI-чипов и моделей целым группам стран, наглядно иллюстрирует эту дилемму. Страны Центральной Азии были отнесены к категории «Tier 2» — то есть они не считались ни полностью доверенными партнёрами, ни противниками — и столкнулись с лицензионными барьерами, ограничениями по производительности и бюрократическими задержками, тогда как союзники из «Tier 1» получили практически неограниченный доступ.[51] Такой регуляторный подход усилил восприятие западных технологических режимов как иерархичных, политически избирательных и рискующих превратить Центральную Азию в технологическую периферию с ограниченным суверенитетом над своим цифровым и промышленным будущим.

Китай, напротив, всё активнее позиционирует себя как партнёр региона в технологической модернизации. Его роль стала особенно заметной в последние годы благодаря стремительному внедрению электромобилей (EV) в городах Центральной Азии, инвестициям в зарядную инфраструктуру и формированию региональных цепочек поставок для электромобильной промышленности, включая производственные мощности.^[52] Это демонстрирует готовность Китая сочетать добычу ресурсов с технологической интеграцией, обеспечивая доступ к зелёным и цифровым технологиям вместо жёсткой иерархии доступа.

Параллельно развивается второй сегмент «уже на местах» — ядерная энергетика. Этот комплексный подход теперь выходит за рамки электромобильности и охватывает атомную энергетику, где проекты объединяют выработку энергии, промышленное развитие, подготовку кадров и технологическую модернизацию. Китай и Россия давно являются ключевыми партнёрами региона в урановом секторе, а теперь они лидируют и в развитии атомной энергетики Центральной Азии. Россия продвигает первые проекты атомных электростанций в Узбекистане, Казахстане и Кыргызстане, предлагая как передовые модульные реакторы, так и блоки ВВЭР-1200.[53] Интегрированная концессионная модель «Росатома» сочетает поставку реакторов по схеме EPC с услугами полного жизненного цикла топлива, модернизацией сетей, обучением и сервисным обслуживанием, превращая атомные партнёрства в промышленные платформы, а не просто энергетические проекты.[54] Кроме того, «Росатом» участвует в экологической реабилитации наследия советских урановых рудников и инициативах вроде центра ядерной медицины в Кыргызстане, укрепляя роль долгосрочного стратегического партнёра правительств региона.[55]

В то же время Китай участвует в строительстве атомных электростанций по всему региону и, опираясь на свои инвестиции в урановый сектор, в будущем может внедрить передовые модульные ториевые реакторы с расплавленными солями вдоль коридоров инициативы «Пояс и путь», используя ториевые запасы Центральной Азии.[56] Вместе Москва и Пекин теперь формируют региональный сдвиг в сторону энергетическо-промышленной интеграции, связывая атомную энергетику не только с энергоснабжением, но и с индустриализацией, экологическим управлением и технологическим суверенитетом — предложение, с которым западные акторы пока не могут или не хотят соперничать.

Смотрящий в будущее анализ технологий переработки минералов показывает, где может возникнуть следующая волна технологического лидерства — и где отставание будет наиболее трудно преодолимым. Китай остаётся бесспорным технологическим лидером в добыче и переработке критически важных минералов. Китайские компании разработали методы экстракции редкоземельных элементов с использованием электрических полей (electrokinetic mining, EKM), которые позволяют достигать до 95 % извлечения, сокращать время добычи на 70 % и уменьшать выбросы аммиака на 95 %.[57] Это обеспечивает гораздо более экологически устойчивую альтернативу аммоний-солевым технологиям, которые ранее наносили серьёзный ущерб экологии.[58]

Показательный пример — никелевый сектор Индонезии, где китайские инвестиции — ускоренные введённым в 2020 году запретом на экспорт руды — объединили добычу с местным производством никелевого чугуна, промежуточной переработкой и поддерживающей инфраструктурой. Этот опыт показывает, что решительная политика может открыть возможности для развития переработки и увеличения внутренней добавленной стоимости, но с неизбежными компромиссами, включая экологические издержки.[59] Для Центральной Азии урок здесь не в прямом копировании модели, а в использовании рычагов для переговоров о комплексных пакетах на своих условиях — с жёсткой привязкой передачи технологий, локальной переработки и проверяемых экологических гарантий. Китай демонстрирует готовность быстро финансировать такие интегрированные предложения, тогда как многие западные акторы действуют осторожнее, часто ограничивая передачу технологий даже при стремлении к доступу к ресурсам.

В совокупности эти процессы показывают более глубокую трансформацию модели развития Центральной Азии. От критически важных минералов и зелёных технологий до атомной энергетики и промышленных платформ — Китай и Россия позиционируют себя как поставщики интегрированных технологических экосистем, а не фрагментированных, оторванных проектов. Западный подход, напротив, рискует укрепить восприятие избирательного доступа и технологической закрытости, предлагая стандарты и ESG-риторику без сопоставимых обязательств по промышленной модернизации, технологическому суверенитету или региональной интеграции. Поскольку Центральная Азия стремится перейти от экспорта сырья к переработке с высокой добавленной стоимостью, чистой энергетике и цифрово-промышленной модернизации, выбор партнёров — и моделей, которые они приносят — всё больше будет определять экономическую траекторию и геополитические ориентации региона на десятилетия вперёд.

От добычи к суверенному развитию: столпы переговорной силы

Совокупный урок из неудач Запада и успехов Китая состоит в том, что происхождение инвестора имеет второстепенное значение. Главным фактором успеха является стратегическая согласованность и переговорная мощь самого государства Центральной Азии. Реактивный ресурсный национализм — сосредоточенный исключительно на налоговых изъятиях или экспортных запретах — оказывается бесплодным, если он не подкреплён долгосрочной промышленной стратегией. Путь к устойчивому развитию строится на трёх неподлежащих пересмотру столпах, которые должны быть жёстко закреплены в каждом соглашении:

l  Извлечение добавленной стоимости внутри страны. Контракты должны выходить за рамки простой добычи и выступать юридически обязывающими инструментами, предусматривающими поэтапное создание локальных мощностей переработки (включая переработку с высокой добавленной стоимостью), содержательную передачу технологий и продвинутые программы подготовки кадров. Цель — превращать руду в готовые компоненты и подниматься по цепочке добавленной стоимости от поставщика к производителю.

l  Обязательное экологическое, социальное и корпоративное управление (ESG). Добровольные принципы ESG — инструмент PR, а не система управления. Условия должны включать независимо аудируемые экологические гарантии, полностью профинансированные планы рекультивации и механизмы реального участия сообществ и распределения выгод. Это не только этично, но и стратегически необходимо: как показывают кейсы Кумтора и Кызыл-Омпола, игнорирование этих требований — самый быстрый путь к срыву проекта.

l  Диверсификация на базе ресурсных доходов. Доходы от минеральных ресурсов следует использовать для строительства экономики за пределами добычи: создавать суверенные фонды благосостояния, инвестировать в НИОКР в материаловедении и поддерживать производства «нижнего звена» (downstream), чтобы застраховать экономику от ценовых шоков и сформировать пост-сырьевую траекторию.

Мировой опыт ясен: успех Индонезии в командовании переработкой никеля и политика Чили в управлении медным сектором показывают, что добавленная стоимость закрепляется за столом переговоров, а не только в руднике. Задача Центральной Азии — применять эти уроки ещё строже, используя ресурсный рычаг для отстаивания и закрепления условий, соответствующих её долгосрочному видению.

Заключение: определяя правила взаимодействия

Гонка великих держав за критически важные минералы Центральной Азии — лишь симптом более широкой глобальной фрагментации. Для Вашингтона и Брюсселя регион — это тактический плацдарм в борьбе за снижение зависимости от Китая. Для Пекина — ключевой ресурсный тыл и испытательный полигон для его интегрированной инвестиционной модели. Для Москвы — сфера влияния, которую необходимо сохранять. Но для столиц самой Центральной Азии это соперничество — не геополитический эндшпиль, а стратегическое окно возможностей.

Однако этот момент не гарантирует успех. Минеральное богатство исторически так же часто становилось проклятием, как и благом. Выбор, стоящий перед регионом, не сводится к бинарной развилке «Восток против Запада» — такая оптика по определению отдаёт субъектностью внешних игроков. Подлинная дилемма — между двумя будущими: пассивной добычей, при которой регион остаётся поставщиком сырья и ареной внешнего влияния, и активной трансформацией, при которой он становится архитектором собственной судьбы.

Дорожная карта второго пути уже ясна. Она требует силы институтов, чтобы вести переговоры не о платежах за доступ, а о промышленном партнёрстве. Она предполагает договорную изобретательность, чтобы связывать партнёров — независимо от их происхождения — обязательствами по технологиям, переработке и экологической ответственности. Соперничество держав создаёт рычаг — использовать его предстоит правительствам Центральной Азии.

В конечном счёте, гонка за критическими минералами высветит фундаментальную истину: станут ли залежи под землёй основой устойчивого суверенитета или ещё одной главой зависимости, будет решаться не в Вашингтоне, Пекине или Москве, а в Астане, Ташкенте, Бишкеке, Душанбе и Ашхабаде. Способность выбрать третий путь — путь уверенного нейтралитета и индустриальных амбиций — целиком находится в их руках.

Пшемыслав Озерски — эксперт Центра стратегического анализа, диалога и развития в Центральной Азии (CASCADD), Кыргызстан.

ENDNOTES

---

[1]  U.S. Congress. «CHIPS and Science Act of 2022.» Public Law 117-167, August 9, 2022. Available at: https://www.congress.gov/bill/117th-congress/house-bill/4346

[2] Reuters. China Imposes Export Controls on Gallium and Germanium. London: Reuters, 2023. Available at: https://www.reuters.com/technology/china-impose-export-controls-gallium-germanium-tech-metals-2023-07-03/

[3] Bloomberg. China’s Electric Vehicle Dominance Prompts U.S., Europe to Respond. New York: Bloomberg, 2024. Available at: https://www.bloomberg.com/news/articles/2024-03-15/china-s-electric-vehicle-dominance-prompts-us-europe-to-respond

[4] European Commission, «Critical Raw Materials Act,» Single Market Economy, accessed September 16, 2025, https://single-market-economy.ec.europa.eu/sectors/raw-materials/areas-specific-interest/critical-raw-materials/critical-raw-materials-act_en.

Sam Barr. “Protectionism Is Back – But Not as You Know It: How the US Inflation Reduction Act Is Reshaping the Path to a Green Energy Transition.” Wilson Center, October 13, 2023. Available at: https://www.wilsoncenter.org/article/protectionism-back-not-you-know-it-how-us-inflation-reduction-act-reshaping-path-green

[5] Gregory Wischer, «The U.S. Military and NATO Face Serious Risks of Mineral Shortages,» Carnegie Endowment for International Peace, February 2024. Available at: https://carnegieendowment.org/research/2024/02/the-us-military-and-nato-face-serious-risks-of-mineral-shortages?lang=en

[6] «NATO releases list of 12 defence-critical raw materials.» NATO, December 11, 2024. Available at: https://www.nato.int/cps/en/natohq/news_231765.htm
«The Geopolitics of Dependence: NATO, China, and Critical Raw Materials.» Beyond the Horizon, Accessed September 16, 2025. Available at: https://behorizon.org/the-geopolitics-of-dependence-nato-china-and-critical-raw-materials/

[7] «In race for Central Asia’s rare earths, China is leaving US in the dust.» South China Morning Post, Accessed September 16, 2025. Available at: https://www.scmp.com/opinion/china-opinion/article/3325069/race-central-asias-rare-earths-china-leaving-us-dust

[8] Eurasianet. «China Is Winning the Race for Central Asia’s Critical Minerals.» https://oilprice.com/Metals/Commodities/China-Is-Winning-the-Race-for-Central-Asias-Critical-Minerals.html, Accessed September 16, 2025. Available at: https://oilprice.com/Metals/Commodities/China-Is-Winning-the-Race-for-Central-Asias-Critical-Minerals.html

[9]  Daniel Hill and Rebecca Lucas. «NATO Needs to Align on Supply of Critical Raw Materials.» RAND Corporation, June 25, 2024. Available at: https://www.rand.org/pubs/commentary/2024/06/nato-needs-to-align-on-supply-of-critical-raw-materials.html

[10] World Nuclear Association. “Uranium in Kazakhstan.” Accessed September 16, 2025. Available at: https://world-nuclear.org/information-library/country-profiles/countries-g-n/kazakhstan.aspx; Tau-Ken Samruk. “История.” Accessed September 16, 2025. Available at: https://tks.kz/ru/istoriya/;

Dprom.kz. “Казатомпром: попутное извлечение редких и редкоземельных металлов.” Accessed September 16, 2025. Available at: https://dprom.kz/novosti/kazatomprom-poputnoye-eezvlyechyeneeyem-rm-rzm/;

Forbes Kazakhstan. “Казгеология: нашли нового владельца.” Accessed September 16, 2025. Available at: https://forbes.kz/articles/kazgeologii_nashli_novogo_vladeltsa

[11] Government of Uzbekistan. “Состоялось совещание по организации деятельности АО «Узбекский комбинат технологических металлов».” Accessed 2025-09-16. Available at: https://gov.uz/ru/mingeo/news/view/15962;

Invest Uzbekistan. “UzTMK plans to launch a critical raw materials processing hub.” Accessed 2025-09-16. Available at: https://invest.miit.uz/en/posts/uztmk-plans-to-launch-a-critical-raw-materials-processing-hub;

Gazeta.UZ. “Редкие минералы” (“Rare Minerals”). Accessed 2025-09-16. Available at: https://www.gazeta.uz/ru/2025/06/24/rare-minerals/.

[12] Lee, Sunjin, and Chul-Ho Heo. “An Overview of Mineral Resources in Tajikistan.” Journal of the Korean Society of Economic and Environmental Geology, Vol. 58, No. 3 (2025): 217–229. DOI: http://dx.doi.org/10.9719/EEG.2025.58.3.217

Tajikistan Aluminum Company (TALCO). About TALCO Group. Accessed September 16, 2025. Available at: https://www.talco.com.tj/en/about/talcogroup

GBI Innovation begins development of Tajikistan’s ‘Maykhura Mine’ — agreement with TALCO. Asia Economic Daily / KoreaScience, 2024. Available at: https://www.koreascience.kr/article/JAKO202519632402663.pdf

Reuters. “Chinese venture to start mining battery metal antimony in Tajikistan.” August 2019. Available at: https://www.reuters.com/article/world/chinese-venture-to-start-mining-battery-metal-antimony-in-tajikistan-idUSKCN1VH1BF

[13] Reuters. “Kyrgyzstan bans uranium mining after protests.” May 2, 2019. Accessed 2025-09-16. Available at: https://www.reuters.com/article/economy/kyrgyzstan-bans-uranium-mining-after-protests-idUSKCN1S81NM/

[14] 24.KG. “New holding company Heritage of Great Nomads established in Kyrgyzstan.” Accessed 2025-09-16. Available at: https://24.kg/english/217090__New_holding_company_Heritage_of_Great_Nomads_established_in_Kyrgyzstan/;

24.KG. “Heritage of Great Nomads Holding to be liquidated in Kyrgyzstan.” Accessed 2025-09-16. Available at: https://24.kg/english/258185_Heritage_of_Great_Nomads_Holding_to_be_liquidated_in_Kyrgyzstan/;

[15] Economist.kg. “Boston Consulting Group начала разработку стратегии критических минералов для КР.” August 26, 2024. Accessed 2025-09-16. Available at: https://economist.kg/ekonomika/2024/08/26/boston-consulting-group-nachala-razrabotku-stratieghii-kritichieskikh-minieralov-dlia-kr/

[16] Millennial Potash Corp. U.S. Proposes to Add Potash to Critical Minerals List as U.S. DFC Backs Banio Project in Gabon. Vancouver, BC: Millennial Potash Corp., 2025. Available at: https://www.nasdaq.com/press-release/millennial-potash-us-proposes-add-potash-critical-minerals-list-us-dfc-backs-banio.

[17] U.S. Geological Survey. The Mineral Industry of Turkmenistan, 2023 [Advance Release]. Reston, VA: U.S. Department of the Interior / U.S. Geological Survey, 2025. Available at: https://pubs.usgs.gov/myb/vol3/2023/myb3-2023-turkmenistan.pdf.

[18] U.S. Department of State, 2024 Investment Climate Statements: Turkmenistan, accessed September 16, 2025, https://www.state.gov/reports/2024-investment-climate-statements/turkmenistan.

[19] RFE/RL. “Even Two Decades After Massive Cyanide Spill, Kyrgyzstan’s Kumtor Mine Is Still Unsettled.” Accessed 2025-09-16. Available at: https://www.rferl.org/a/qishloq-ovozi-kumtor-cyanide-spill-compensation-gold-mining/30797137.html

European Commission (CHEST Project). “ACCIDENT IN BARSKOON (KYRGYZSTAN).” Accessed 2025-09-16. Available at: https://ec.europa.eu/health/ph_projects/2003/action3/docs/2003_3_09_cs4_en.pdf

UNC Kenan-Flagler Business School. “Panning for Gold: the Kumtor Mine in the Kyrgyz Republic (A).” Accessed 2025-09-16. Available at: https://pconway.web.unc.edu/wp-content/uploads/sites/11310/2016/01/Panning_for_gold_A.pdf

[20] Reuters. (2021, May 8). Kyrgyz court fines Centerra for placing waste rock on glaciers. Retrieved from https://www.reuters.com/article/centerra-gold-kyrgyzstan-idUSL1N2MV07O

Bankwatch. “Melting glaciers add to woes at Kumtor.” Accessed 2025-09-16. Available at: https://drupal.bankwatch.org/news-media/for-journalists/bankwatch-in-the-media/melting-glaciers-add-woes-kumtor

[21] Al Jazeera. (2021, May 14). Kyrgyz leader signs law threatening Kumtor gold mine takeover. Retrieved from https://www.aljazeera.com/news/2021/5/14/kyrgyzstan-gold-mine

[22] 24.kg. (2022, May 17). Sadyr Japarov about Kumtor’s gold: No one will steal a single gram. Retrieved from https://24.kg/english/243445_Sadyr_Japarov_about_Kumtors_gold_No_one_will_steal_a_single_gram_____/

[23] Reuters. (2022, April 4). Kyrgyzstan and Canada’s Centerra end Kumtor dispute; state takes full control. Retrieved from https://www.reuters.com/world/asia-pacific/kyrgyzstan-centerra-end-kumtor-dispute-2022-04-04/

Centerra Gold. (2022, April 4). Centerra Gold announces agreement with Kyrgyzaltyn and the government of the Kyrgyz Republic. Retrieved from https://www.globenewswire.com/news-release/2022/04/04/2415736/0/en/Centerra-Gold-Announces-Agreement-With-Kyrgyzaltyn-and-the-Government-of-the-Kyrgyz-Republic.html

RFE/RL. (2022, May 25). Bishkek court cancels $3.2 billion fine imposed on Centerra over Kumtor mine. Retrieved from https://www.rferl.org/a/kyrgyzstan-kumtor-centerra-fine-canceled/31867142.html

[24] World Nuclear Association. “Uranium in Kyrgyzstan.” Updated 6 June 2025. Accessed 2025-09-16. Available at: https://world-nuclear.org/information-library/country-profiles/countries-g-n/kyrgyzstan World Nuclear Association

RFE/RL. “Keeping Kyrgyzstan’s Uranium in the Ground.” Accessed 2025-09-16. Available at: https://www.rferl.org/a/keeping-kyrgyzstan-s-uranium-in-the-ground-/29924122.html

[25] World Nuclear News. “Azarga evaluating situation after Kyrgyzstan uranium ban.” Accessed 2025-09-16. Available at: https://www.world-nuclear-news.org/Articles/Azarga-evaluating-situation-after-Kyrgyzstan-urani World Nuclear News

“Azarga Sells Non-Core Kyzyl Ompul Project” (12 Nov 2019)
Confirms Azarga’s exit terms and the retained 2% royalty structure.
https://www.nasdaq.com/press-release/azarga-sells-non-core-kyzyl-ompul-project-2019-11-12

[26] Kaktus.media. “Запрет на добычу урана и тория в Кыргызстане снят. Президент подписал закон.” 27 Jun 2024. Accessed 2025-09-16. Available at: https://kaktus.media/doc/485512.html

[27] 24.kg. “Kyrgyzaltyn granted rights to use Kyzyl-Ompol subsoil.” Accessed 2025-09-16. Available at: https://24.kg/english/301637_Kyrgyzaltyn_granted_rights_to_use_Kyzyl-Ompol_subsoil/

[28] 24.kg. “Разработка Кызыл-Омпола. Садыр Жапаров просит обойтись без политических вскриков.” Accessed 2025-09-16. Available at: https://24.kg/economics/283462/

Bulak.kg. “Нет причин для беспокойства: президент ответил на вопросы о руднике Кызыл-Омпол.” 24 Feb 2024. Accessed 2025-09-16. Available at: https://bulak.kg/politics/34132

[29] AKIpress. “Preliminary reserves of Kyzyl-Ompol deposit estimated at $60–90 billion — Ministry of Natural Resources.” Accessed 2025-09-16. Available at: https://m.akipress.com/news%3A799587%3APreliminary_reserves_of_Kyzyl-Ompol_deposit_estimated_at_%2460-90_billion_-_Ministry_of_Natural_Resources/

Economist.kg. “Стоимость инвентаризации месторождения Кызыл-Омпол может составить $60–90 млрд.” 8 Oct 2024. Accessed 2025-09-16. Available at: https://economist.kg/2024/10/08/stoimost-inventarizacii-kyzyl-ompol

[30] Ibid.

[31] 24.kg. “Акылбек Жапаров: экспорт титана может принести Кыргызстану $8,8 миллиардов.” Accessed 2025-09-16. Available at: https://24.kg/ekonomika/306200_akyilbek_japarov_eksport_titana_mojet_prinesti_kyirgyizstanu_88_milliardov/

[32] KGRK. “Кара-Балтинский горнорудный комбинат результативно реанимируют.” Accessed 2025-09-16. Available at: https://kgrk.kg/karabaltinskiy-gornorudnyy-kombinat-rezultativno-reanimiruyut/

24.kg. “Kyrgyzaltyn becomes owner of Kara-Balta Mining Plant.” Accessed 2025-09-16. Available at: https://24.kg/english/326617_Kyrgyzaltyn_becomes_owner_of_Kara-Balta_Mining_Plant/

[33] Malyukova, N.N. “Rare-Earth Mineralization Distribution by Ore Types at Exploration Horizons of Kutessai-II Deposit.” Research Journal, № 6 (72), 2018, Published 18 Jun 2018. DOI: https://doi.org/10.23670/IRJ.2018.72.6.019. Accessed 2025-09-16.

[34] “Kutisay Mining прекратит разработку месторождения.” Knews.kg. Accessed 2025-09-16. Available at: https://knews.kg/2013/06/24/kutisay-mayning-prekraschaet-razrabotku-mestorojdeniya/

Tazabek. Accessed 2025-09-16. Available at: https://www.tazabek.kg/news:327181

“Компания ‘Ля­уоКутесай Майнинг’ получила…” 24.kg. Accessed 2025-09-16. Available at: https://24.kg/archive/ru/parlament/151784-kompaniya-laquokutisaj-majningraquo-poluchila.html

[35] 24.kg. “Kyrgyzstan owes $ 15 million for revocation of license for Kutessay II.” 23 August 2019. Accessed 2025-09-16. Available at: https://24.kg/english/127293_Kyrgyzstan_owes__15_million_for_revocation_of_license_for_Kutessay_II/ 24.kg

JusMundi. “Stans Energy Corp. and Kutisay Mining LLC v. Kyrgyz Republic (II), Award — 20 August 2019.” Accessed 2025-09-16. Available at: https://jusmundi.com/en/document/decision/en-stans-energy-corp-and-kutisay-mining-llc-v-kyrgyz-republic-ii-award-tuesday-20th-august-2019#decision_5479 Jus Mundi

Italaw. “Stans Energy Corp. and Kutisay Mining LLC v. Kyrgyz Republic (II), PCA Case No. 2015-32.” Accessed 2025-09-16. Available at: https://www.italaw.com/cases/7328

[36] Italaw. “Stans Energy Corp. and Kutisay Mining LLC v. Kyrgyz Republic (II), PCA Case No. 2015-32.” Accessed 2025-09-16. Available at: https://www.italaw.com/cases/7328

Eurasianet. “Kyrgyzstan: Canadian Court Unfreezes State’s Centerra Shares.” Accessed 2025-09-16. Available at: https://eurasianet.org/kyrgyzstan-canadian-court-unfreezes-states-centerra-shares

[37] Economist.kg. “Правительство не собирается выплачивать Stans Energy выигранные в суде $24 млн.” Accessed 2025-09-16. Available at: https://economist.kg/novosti/2019/08/23/pravitelstvo-ne-sobiraetsya-vyplachivat-stans-energy-vyigrannye-v-sude-24-mln/

[38] 24.kg. “Акылбек Жапаров рассказал об успехе первых евробондов Кыргызстана.” Accessed 2025-09-16. Available at: https://24.kg/ekonomika/330789_akyilbek_japarov_rasskazal_obuspehe_pervyih_evrobondov_kyirgyizstana/

[39] Economist.kg. “Как сейчас выглядит заброшенное месторождение редкоземельных элементов Кутессай-II? ФОТО.” 18 Sep 2023. Accessed 2025-09-16. Available at: https://economist.kg/novosti/2023/09/18/kak-sieichas-vyghliadit-zabroshiennoie-miestorozhdieniie-riedkoziemielnykh-eliemientov-kutiessai-ii-foto-2/

ELTR.kg. “Глава Кабмина ознакомился с состоянием карьеров и мест складирования отходов в Чуйской области.” 16 Sep 2023. Accessed 2025-09-16. Available at: https://eltr.kg/ru/glava-kabmina-oznakomilsya-s-sostoyaniem-karerov-i-mest-skladirovaniya-othodov-v-chujskoj-oblasti/

Bishkek.media. “Кабмин порычил «Кыргызгеологии» разрабатывать Кутессай-II, Калесай и Провес.” Accessed 2025-09-16. Available at: https://bishkek.media/kabmin-porychil-kyrgyzgeologii-razrabatyvat-kytessai-ii-kalesai-i-proves.html

[40] Pure Tungsten Inc. Corporate Presentation – July 2025. 2025. Available at: https://www.puretungsten.ca/

Ryu Hyunseok. “GB Innovation Begins Development of Tungsten ‘Maikura Mine’… Agreement with Tajikistan Aluminum Company ‘Talco’.” The Asia Business Daily. 15 Oct 2024. Accessed 2025-09-16. Available at: https://cm.asiae.co.kr/en/article/2024101516002992381

[41] U.S. Congress. S.3530 (117th) “REEShore Act” (draft text; includes tungsten/yttrium in the defined list). Accessed 2025-09-16. Available at: https://www.congress.gov/bill/117th-congress/senate-bill/3530/text.

U.S. Congress. H.R. 8272 (117th) “REEShore Act” (draft text; lists antimony & tungsten as covered critical minerals). Accessed 2025-09-16. Available at: https://www.govinfo.gov/content/pkg/BILLS-117hr8272ih/pdf/BILLS-117hr8272ih.pdf.

[42] Asia-Plus. “The United States needs Tajikistan’s antimony that is vital for production of ammunition.” 21 Jun 2022. Accessed 2025-09-16. Available at: https://asiaplustj.info/en/news/tajikistan/economic/20220621/the-united-states-needs-tajikistans-antimony-that-is-vital-for-production-of-ammunition

[43] United States Geological Survey. Mineral Commodity Summaries 2025 — Antimony. Reston, VA: USGS, 2025. Available at: https://pubs.usgs.gov/periodicals/mcs2025/mcs2025-antimony.pdf.

Eurostat. “International trade in critical raw materials.” Statistics Explained. 2024. Available at: https://ec.europa.eu/eurostat/statistics-explained/index.php?title=International_trade_in_critical_raw_materials.

[44] The Oregon Group. “Antimony: caught in the geopolitical crossfire.” 24 Mar 2025. Accessed 2025-09-16. Available at: https://theoregongroup.com/commodities/antimony/antimony-caught-in-the-geopolitical-crossfire/

PBO EITI Tajikistan. “Открытое акционерное общество Таджикско-Американское совместное предприятие ‘Анзоб’.” Accessed 2025-09-16. Available at: https://pbo.eiti.tj/category/dobycha-poleznyh-iskopaemyh/47.

[45] Vast Resources plc. “Tajikistan – Operations.” Accessed 2025-09-16. Available at: https://www.vastplc.com/operations/tajikistan/

Vast Resources plc. “Operational Update.” Accessed 2025-09-16. Available at: https://www.londonstockexchange.com/news-article/VAST/operational-update/17005950.

Vast Resources plc. “Operational Update.” Accessed 2025-09-16. Available at: https://www.londonstockexchange.com/news-article/VAST/operational-update/17131872

[46] USGS. 2022 Final List of Critical Minerals. Reston, VA: U.S. Geological Survey, 2022. https://www.usgs.gov/news/national-news-release/us-geological-survey-releases-2022-list-critical-minerals

USGS. 2025 Draft List of Critical Minerals. Federal Register, Aug 26, 2025. https://www.federalregister.gov/documents/2025/08/26/2025-draft-list-of-critical-minerals

USGS. Mineral Commodity Summaries 2025. Fluorspar & Lead chapters. https://pubs.usgs.gov/periodicals/mcs2025/

[47] Cove Capital LLC. “Cove Capital and Kazakhstan’s National Mining Company Formalize Joint Venture to Develop the Akbulak Rare Earth Project.” 3 Mar 2025. Accessed 2025-09-16. Available at: https://www.globenewswire.com/news-release/2025/03/03/3035583/0/en/Cove-Capital-and-Kazakhstan-s-National-Mining-Company-Formalize-Joint-Venture-to-Develop-the-Akbulak-Rare-Earth-Project.html

[48] Althaus, Pini. “Pini Althaus — Managing Partner, Cove Capital.” Cove Capital. (no date). Accessed 2025-09-16. Available at: https://www.covecapital.com.au/team/pini-althaus/

[49] Daily_Topchan (Instagram). “Как Казахстан делятся недрами с США.” Accessed 2025-09-16. Available at: https://www.instagram.com/daily_topchan/reel/DOJCjwRiI2e/

Ibragim, Ruslan. “Кому достанутся редкоземельные металлы Казахстана на $46 трлн?” Exclusive.kz. 13 Mar 2025. Accessed 2025-09-16. Available at: https://exclusive.kz/komu-dostanutsya-redkozemelnye-metally-kazahstana-na-46-trln/

AsiaToday. “Зелёная колонизация»: США забирают казахстанские редкоземельные металлы под видом инвестиций.” 27 Aug 2025. Accessed 2025-09-16. Available at: https://asia-today.news/27082025/6713/.

[50] Lebdioui, Amir; Thea Riofrancos. “Critical Minerals & Resource Nationalism 2.0: Why the Policy Is More Critical than the Mineral.” Working Paper 92, Technology, Industrialisation & Development (TIDE) Centre, University of Oxford / Providence College, August 2025. Accessed 2025-09-16. Available at: https://oxford-tide.org/wp-content/uploads/2025/09/tide-working-paper-92.pdf.

[51] Heim, Lennart. “Understanding the Artificial Intelligence Diffusion Framework: Can Export Controls Create a U.S.-Led Global Artificial Intelligence Ecosystem?” RAND Corporation. 14 Jan 2025. Accessed 2025-09-16. Available at: https://www.rand.org/pubs/perspectives/PEA3776-1.html RAND Corporation

Harithas, Barath. “The AI Diffusion Framework: Securing U.S. AI Leadership While Preempting Strategic Drift.” Center for Strategic and International Studies (CSIS). 18 Feb 2025. Accessed 2025-09-16. Available at: https://www.csis.org/analysis/ai-diffusion-framework-securing-us-ai-leadership-while-preempting-strategic-drift.

[52] Turgunbaeva, Aigerim. “Shifting Gears: China’s Advanced EV Hegemony in Central Asia.” The Diplomat. 6 Feb 2025. Accessed 2025-09-16. Available at: https://thediplomat.com/2025/02/shifting-gears-chinas-advanced-ev-hegemony-in-central-asia/

Sharifli, Yunis. “Wheels of Influence: China’s Electric Vehicle Push in Central Asia.” The Times Of Central Asia. 16 Sep 2025. Accessed 2025-09-16. Available at: https://timesca.com/wheels-of-influence-chinas-electric-vehicle-push-in-central-asia/

[53] World Nuclear News. “Uzbekistan SMR project sees start of auxiliary buildings construction.” 17 Apr 2024. Accessed 2025-09-16. Available at: https://www.world-nuclear-news.org/articles/uzbekistan-smr-project-sees-start-of-auxiliary-buildings-construction

World Nuclear News. “Kazakhstan selects Rosatom for first nuclear power plant.” 8 Oct 2024. Accessed 2025-09-16. Available at: https://www.world-nuclear-news.org/articles/kazakhstan-selects-rosatom-for-first-nuclear-power-plant

Российская газета. “Россия и Кыргызстан сделали новый шаг к развитию атомной энергетики.” 15 Nov 2023. Accessed 2025-09-16. Available at: https://rg.ru/2023/11/15/mirnyj-atom-na-tian-shane.html

[54] Rosatom. “Integrated Offer / Integrated Solution.” Accessed 2025-09-16. Available at: https://www.rosatom.ru/en/integrated-offer/

[55] “Страна Росатом” (“Rosatom Country”). “Хвосты из прошлого: «Росатом» рекультивирует урановые месторождения в Киргизии.” 24 Sept 2024. Accessed 2025-09-16. Available at: https://strana-rosatom.ru/2024/09/24/hvosty-iz-proshlogo-rosatom-rekult/

Sputnik Кыргызстан. “«Росатом» окажет поддержку Кыргызстану в создании центра ядерной медицины.” 15 Sept 2025. Accessed 2025-09-16. Available at: https://ru.sputnik.kg/20250915/rosatom-podderzhka-kyrgyzstan-sozdaniye-tsentr-yadernoy-meditsiny-1096514439.html

[56] The Times of Central Asia. “China’s CNNC to build third nuclear power plant in Kazakhstan.” 29 Jul 2024. Accessed 2025-09-16. Available at: https://timesca.com/chinas-cnnc-to-build-third-nuclear-power-plant-in-kazakhstan/

NeiMagazine. “China refuels thorium reactor without shutdown.” 22 Apr 2025. Accessed 2025-09-16. Available at: https://www.neimagazine.com/news/china-refuels-thorium-reactor-without-shutdown/

Luongo, Kenneth. “China’s Nuclear Export Strategy Clarifies and Concerns.” Partnership for Global Security. 8 Apr 2019. Accessed 2025-09-16. Available at: https://partnershipforglobalsecurity.org/chinas-nuclear-export-strategy-clarifies-and-concerns/

[57] Wang, G., Zhu, J., Liang, X., Ling, B., Xu, J., Yang, Y., Kang, S., Wei, T., Xu, Y., Zou, X., Ran, L., Wei, J., & He, H. Industrial-scale sustainable rare earth mining enabled by electrokinetics. Nature Sustainability 8, 182-189 (2025). https://doi.org/10.1038/s41893-024-01501-9

[58] Earth.Org. “How Rare-Earth Mining Has Devastated China’s Environment.” 14 Jul 2020. Accessed 2025-09-16. Available at: https://earth.org/rare-earth-mining-has-devastated-chinas-environment/

[59] PacNet-55. “Centralizing Indonesia’s Nickel Industry: The True Costs of Chinese Investments.” Pacific Forum. 8 Aug 2024. Accessed 2025-09-16. Available at: https://pacforum.org/publications/pacnet-55-centralizing-indonesias-nickel-industry-the-true-costs-of-chinese-investments/

Baskaran, Gracelin. “Diversifying Investment in Indonesia’s Mining Sector.” Center for Strategic and International Studies (CSIS). 11 Jul 2024. Accessed 2025-09-16. Available at: https://www.csis.org/analysis/diversifying-investment-indonesias-mining-sector