Проблемы региональной идентичности в Центральной Азии (Часть 2)

В статье рассматриваются геополитическое и экономическое понимание региональной идентичности применительно к Центральной Азии. Выявляются причины того, почему до сих пор проблема региональной консолидации в Центрально-азиатских странах остается открытым.

Результаты исследований, проведенные авторитетными учеными, показывают, что региональная идентичность — реальный (а не виртуальный) феномен, отражающий преемственность самосознания местных общностей. То есть речь идет о региональном самосознании. К примеру, региональное само­сознание американцев — это не только отождествление граждан с определенной территорией, районом, штатом, но и противопостав­ление себя жителям других регионов, у которых другие привычки и традиции, другой выговор в речи, другие экономические и со­циальные, а нередко, и иные политико-национальные интересы.

Геополитическое и экономическое понимание региональной идентичности исходит из пространственной дифференциации различных политических сил и движений, центров «мощи» и «слабости». Здесь обычно «регион представляет собой группу стран, которые по многим очевидным параметрам больше взаимозависимы друг с другом, чем с иными странами». А «экономический регион – это в большинстве случаев территория, обладающая четко выраженной специализацией производства и определенной хозяйственной целостностью». (5). Представляется, что этим двум параметрам регион Центральной Азии, может быть не в полной мере, но соответствует.

Очевидно, что обеспечение экономического развития неразрывно связано с обеспечением безопасности. Поскольку в условиях глобализации ни одно государство не в состоянии самостоятельно обеспечить свою национальную безопасность, важным становится создание системы региональной безопасности. Центральная Азия характеризуется наличием нескольких пересекающихся друг с другом региональных организаций по обеспечению безопасности завязанных с великими державами. А для эффективного обеспечения безопасности требуется такая система безопасности, которая базировалась бы на региональной идентичности. Ведь регион — это «особый мир», которому присущи свой менталитет, свой образ мышления, традиции, мировоззрение, мироощущение.

Однако задача определения региональной идентичности для каждой из стран осложняется тем, что пространство новых центрально-азиатских государств как бы разрывается на части силами экономического, этнического и культурного притяжения, находящимися за пределами национальной территории. В одной только Средней Азии (без Казахстана, Северной Кыргызии, Центральной и Южной частей Туркмении) можно выделить пять самостоятельных историко-культурных зон – Хорезм, Северный Таджикистан, Самарканд с прилегающей территорией, Южный Таджикистан и Ферганская долина.

Например, исторически единый хозяйственный организм Ферганской долины, политически разделен на области трех различных государств (Ферганскую, входящую в состав Узбекистана, Согдийскую (ранее Ленинабадскую) – Таджикистана, Ошскую и Джалал-Абадскую – Кыргызстана). Поскольку их ирригационные, электроэнергетические системы представляют собой единое целое, эти «части» экономически слабо зависимы от других территорий своих республик.

Изоляции Согдийской области от остальной территории Таджикистана способствует отсутствие единого народнохозяйственного комплекса в республике. Ферганская область Узбекистана также никогда не была интегрирована в экономические взаимосвязи с остальной территорией республики (особенно со степной полосой Каракалпакии). Аграрные Ошская и Джалал-Абадская области Кыргызстана и северные районы этой страны представляют собой абсолютно различные в хозяйственно-культурном плане территории.

Характеризуя специфику определения региональной идентичности в Центральной Азии, следует подчеркнуть также высокую роль регионально-клановых связей. Эти связи основаны на земляческом единстве и определенным образом структурированы на всех уровнях социальных отношений. На протяжении веков «долинный» («оазисный») патриотизм играл ключевую роль в процессах социализации и идентификации людей. Борьба с «пережитками прошлого» в советский период слабо отразилась на традиционных структурах центрально-азиатских обществ. Государственно-национальное самосознание («советский народ и социалистическая нация») и традиционное кланово-трайбалистское самосознание сосуществовали на «макроуровне» и на «микроуровне».

Не только национальное, но и кланово-региональное самосознание для центрально-азиатских этносов имеет огромное значение. Так, таджики исторически были разделены по географическому принципу на три основные группы: северную (ленинабадцы), центральную (кулябцы, каратегинцы, гиссарцы) и южную (памирцы). Поэтому таджики обладают очень слабо выраженным национальным самосознанием, являясь, более патриотами своего оазиса, долины и сложившихся там культурно-хозяйственных комплексов, нежели своего народа и своей нации. Таджикский язык в условиях исторически сложившегося многоязычия региона также мало способствовал процессу самоидентификации. Более того, ряд горных племен Горного Бадахшана, в силу своей обособленности и своеобразного уклада жизни, а также отличного от общетаджикского языка (т.н. «восточноиранский диалект»), вообще не считают себя принадлежащими к таджикскому этносу.

Существенны психологические и социокультурные различия и среди других таджикских субэтносов. Северный Таджикистан (Худжант с прилегающими к нему землями) входил в культурный ареал Ферганы и имел более высокий уровень промышленного развития, образования и культуры. Юг представлял собой территорию, в которой большую роль играл колхозно-общинный уклад, традиционализм, консерватизм. Эти земли к тому же разделены горными хребтами, поэтому здесь четче проявляется раздробленность на локальные субкультуры (каратегинскую, кулябскую и т.д.).

В Кыргызстане традиционным было разделение, прежде всего, между северо-кыргызской и южно-кыргызской субэтническими общностями. Параллельно существовало и более глубокое дробление кыргызского общества на различные регионально-трайбалистские группировки. Их происхождение связано с конкретными историческими областями страны: Чуйской, Иссык-Кульской, Таласской, Ошской, Нарынской.

В Узбекистане принято выделять либо три, либо шесть, либо девять различных кланов. Первый вариант связан с историей формирования узбекского этноса из трех последовательных потоков тюркоязычных мигрантов в Среднюю Азию и разделяет хорезмийцев, южных узбеков и жителей Ферганской долины. Во втором варианте речь идет о ферганском (долинном), ташкентском, самаркандском, бухарском, хорезмском кланах и клане «суркаш» (образование на стыке Сурхандарьинской и Кашкадарьинской областях). В последнем варианте единый «долинный» клан делят еще на три составляющие – наманганскую, андижанскую и собственно ферганскую, а также выделяется в особую группу джизакский клан.

Региональная разобщенность в суверенном Казахстане обусловлена историческими особенностями прошлой кочевой жизни, когда казахи были разделены на три племенных объединения (Старший, Средний и Младший жузы). Основой данного деления стала специфика хозяйственно-культурного и исторического процесса, протекавшего в трех ареалах, возникших в связи с естественным делением территории Казахстана на три географические части: Семиречье, Западный и Центральный (включая Северный и Восточный) Казахстан.

В Туркменистане разобщенность проходит по линиям, совпадающими с существовавшим до российского завоевания племенным делением туркмен. Можно выделить пять крупных локальных субэтнических районов в республике: народы теке (текинцы), преобладающие в центральной части (в том числе и Ашгабат), иомуды (емуды) – в западной (ныне Балканский велаят), салыри и сарыки – в южных, приграничных с Афганистаном районах, эрсары – вдоль Среднего и Верхнего течения Амударьи (Лебапский велаят) и човдуры – населяющие Дашховузский и север Лебапского велаятов.

Существование признаков кланово-региональной и межэтнической разобщенности в государствах Центрально-азиатского региона свидетельствует об отсутствии гражданского общества и его атрибутов. Многие значимые политические, экономические вопросы решаются в плоскости племенных, клановых и региональных центров власти. В этих условиях зачастую одной из форм оппозиционной деятельности становиться «исламский экстремизм».

Сложность в конструировании региональной идентичности и построении регионального комплекса безопасности в Центральной Азии связана не только с историей региона, но и существенными политическими структурными и институциональными изменениями конца ХХ-го — начала ХXI века. Источники политических и институциональных препятствий на пути к региональной идентичности объясняются как советским наследием, так и постсоветским периодом. Наследие советской национальной политики и советского правления оказало решающее влияние на формирование взглядов и интересов постсоветских правящих элит в центральноазиатских странах, да и нынешнее геополитическое определение «Центральная Азия» имеет советское происхождение.

Советское наследие государств региона в контексте совместного сосуществования центрально-азиатских стран могло бы трансформироваться в региональную идентичность. Однако в настоящее время в некоторых государствах формируются разнонаправленные векторы определения другой, не «центрально-азиатской идентичности».

В частности, заметно, что Туркмения стремится позиционировать себя в большей мере как прикаспийское, а не центрально-азиатское государство. Отношения с Ираном и Азербайджаном, возможно, имеют для нее приоритетное значение, как сейчас, так и в перспективе. Казахстан больше заявляет о себе как о евразийской стране, и с учетом этого выстраивает свои внешнеполитические и торгово-экономические приоритеты в Центральной Азии, в том числе позиционируя себя в качестве основного, а может быть, и единственного моста между Европой и Азией в этом регионе. В связи с открывающимися для Таджикистана перспективами после начала антитеррористической операции в Афганистане, он начинает в большей степени обращать взоры к Южной Азии. Появление индийской военной авиабазы в Душанбе, может быть, не прямое, но имеющее некую, правда, пока слабо выраженную тенденцию, — определенное доказательство сказанному.

Политическое соперничество между региональными лидерами, экономические споры по поводу воды и газа, конфликты в пограничной зоне, заграждения из колючей проволоки на границах между Андижаном, Ошем и Худжандом, минирование узбекской стороной некоторых участков своих границ с Кыргызстаном и Таджикистаном – все это не способствовало консолидации жителей центрально-азиатского региона, и препятствовало формированию «центрально-азиатской» региональной идентичности.

Также сдерживающим политику интеграции центрально-азиатских стран моментом является неравномерность экономического развития. Даже в советский период внутренняя экономическая диф­ференциация Центральной Азии была весьма велика. Безуслов­ным экономическим лидером к моменту распада СССР являлся Казахстан, дававший в 1991 году почти половину валового внутреннего продукта (ВВП) региона. Надо сказать, что и сегодня Казахстан является региональным лидером по показателям экономического развития. Узбекистан производил около трети регионального ВВП, а остальное приходилось, поч­ти равными долями, на оставшиеся три республики. В настоящее время страны Центральной Азии располагаются в порядке убывания ВВП на душу населения в такой последовательности: Казахстан, Туркменистан, Узбекистан, Кыргызстан, Таджики­стан.

Общая идентичность позволяет странам региона вступить в переговоры друг с другом с целью кооперации усилий по обеспечению региональной безопасности. Но прежде всего она помогает государствам и народам понять, что представляет собой их регион, в частности, какие государства входят в него, а какие нет. На этой основе региональные субъекты определяют состав участников системы своей безопасности.

Для эффективности региональной системы безопасности ее участникам необходимо общее понимание угроз и вызовов, общее понимание способов их снятия и разрешения. Это предполагает также общее восприятие союзников стран региона, дружественных государств и организаций. Вместе с тем региональная система безопасности невозможна без общего осознания недружественных для региона государств, альянсов и блоков.

Прошедший с 1991 года период со всей убедительностью показал, что в одиночку государства региона не в состоянии справиться с многочисленными угрозами своей безопасности. Добиться этого можно только лишь на основе многосторонней кооперации государств региона и их союзников.

Организаций, которые включали бы в себя только государства региона и преследовали цель обеспечения как общей для региона безопасности, так и безопасность каждой отдельной страны до сих пор не существует. В Центральной Азии основные организации по обеспечению безопасности региона – ОДКБ и ШОС, – строятся вокруг прилегающих к нему великих держав – России и Китая. Ведущую роль в этих организациях играют указанные державы, а не государства Центральной Азии, участие которых носит ограниченный характер.

В постсоветский период в Центральной Азии предпринимались многочисленные попытки интеграции государств региона на политической, экономической, военной основах. Особую активность в этом направлении проявляет Казахстан и его лидер Н. Назарбаев. К сожалению, из-за трудностей объективного и субъективного характера назвать эти попытки успешными на сегодняшний день нельзя. Организаций, которые включали бы в себя только государства региона и преследовали цель обеспечения как общей для региона безопасности, так и безопасность каждой отдельной страны до сих пор не существует. В Центральной Азии основные организации по обеспечению безопасности региона – ОДКБ и ШОС, – строятся вокруг прилегающих к нему великих держав – России и Китая. Ведущую роль в этих организациях играют указанные державы, а не государства Центральной Азии, участие которых носит ограниченный характер.

Несмотря на многочисленные декларации о необходимости создания системы региональной безопасности в Центральной Азии, государства региона руководствуются в первую очередь интересами собственной безопасности в ущерб общей безопасности региона. Так, Узбекистан принимал активное участие в создании ОДКБ в 1992 г. В ее столице республики договор о создании этой организации был подписан. Однако в конце 1990-х гг. Узбекистан из состава ОДКБ вышел. После событий в Андижане 2005 г. из-за опасений остаться в изоляции, снова вошел в нее. При этом страна всячески блокирует любые попытки создания региональной организации безопасности, состоящей только из стран Центральной Азии.

Что касается Туркменистана, то он с самого начала своей независимости игнорирует все интеграционные инициативы в регионе. Объявив себя нейтральным государством, республика фактически изолировалась как от стран региона, так и от всех постсоветских государств. Страна не участвует ни в одной организации по обеспечению безопасности в Центральной Азии и на постсоветском пространстве.

Эксперты дают различное объяснение причинам неудач попыток создания региональной системы безопасности, как и интегративным инициативам в целом в регионе Центральной Азии. Среди этого множества причин особое место занимает фактор региональной идентичности.

Выводы

1. Несмотря на наличие объективных оснований в виде общности территории, истории, культуры, этнических корней, языковой близости, принадлежности к мусульманскому миру, региональная идентичность Центральной Азии еще далека от своей зрелой и завершенной формы и находится в настоящее время в стадии своего формирования. Вследствие этого Центральная Азия к сегодняшнему дню не выявила свои определенные черты как регион современного мира в подлинном смысле этого слова, то есть как геополитическая и культурно-цивилизационная целостность.
2. Среди социокультурных факторов региональной идентичности большое значение имеют ислам и тюркская идентичность государств Центральной Азии, однако их влияние на безопасность региона характеризуется как интеграционным, так и дезинтеграционным потенциалом.
3. Отсутствие регионального комплекса безопасности, включающего в свой состав только государства Центральной Азии, ставит на повестку дня исследование интеграционного потенциала региона. В этом исследовании важную роль играет анализ региональной идентичности Центральной Азии.
   Таким образом, проблема региональной консолидации, а вместе с тем и вопрос обретения региональной идентичности в Центрально-азиатских государствах по-прежнему остается открытым.

Литература

1. Marks G. Territorial Identities in the European Union. Presentation at the University of North Carolina, Chapel Нill, 1997.
2. Самюэль Хантингтон. Столкновение цивилизаций. Пер. с англ. Т. Велимеева.- М.: АСТ МОСКВА, 2006. – C.186.
3. Гладкий Ю.Н., Чистобаев А.И. Регионоведение. Учебник, «Гардарики» Москва. – 2003. — С. 22.
4. Казанцев А.А. Центральная Азия: институциональная структура международных взаимодействий в становящемся регионе// Полис. — 2005. — №2. — С. 78.
5. Учебник. Регионоведение. Ю.Н. Гладкий., А.И. Чистобаев, «Гардарики», Москва, 2003. — С. 22.

Литература для чтения

1. Султангалиева А. «Проблемы ислама в Центральной Азии: общее и особенное»// Казахстан — Спектр, № 2(4). – 1998. — С. 126-130.
2. Чжен Кун Фу. Геополитика Казахстана. Между прошлым и будущим.- Алматы: Жетi Жаргы. – 1999. — (416 с.). — С. 242.
3. Токаев К. «Под стягом независимости. Очерки о внешней политике Казахстана». Алматы: «Білім», С. 500.
4. Саясат – Policy №10, 2005. Постсоветская Центральная Азия: геополитические и цивилизационные факторы регионообразования. Санат Кушкумбаев. С. 23.
5. СУЮНБАЕВ М. ЦЕНТРАЛЬНАЯ ЕВРАЗИЯ: В ПОИСКАХ УТРА­ЧЕННОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ // Центр. Азияикультурамира = Centr. Asia a. culture of peace. — Бишкек, 2003. — № 1-2. С. 57.
6. Кушкумбаев С. Центральноазиатская интеграция в контексте истории и геополитики// Интеграционные процессы в Евразии: политико-правовой аспект. – Алматы: Типография «Искандер». – 2003. — (96 с.)– С. 19.
7. Исмагамбетов Т. Структурирование нового геополитического пространства Центральной Азии: региональные особенности и перспективы// Центральная Азия и Кавказ. – 2002. — № 2. – С. 14.
8. Ерекешева Л.Г. Идентичность и интеграция в Центральной Азии в постиндустриальный период (постановка проблемы)// Интеграционные процессы в Евразии: политико-правовой аспект. – Алматы: Типография «Искандер». – 2003. — (96 с.) – С. 15.
9. Казанцев А.А. Центральная Азия: институциональная структура международных взаимодействий в становящемся регионе// Полис. Политические исследования. 2005. — № 2. — С. 87.
10. Anderson В. Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. С.10. The Ethnic Origins of Nations Anthony D. Smith
11. INDIANA UNIVERSITY LIBRARIES Copyright © Anthony D. Smith 1986
12. Касенов У.Т. Безопасность Центральной Азии: глобальные, региональные и национальные проблемы. – Алматы: Университет «Кайнар». – 1998. — С. 21.
13. Ю.Н. Гладкий, А.И. Чистобаев. Регионоведение. Учебник. Москва: «Гардарики». — 2003. — С. 32.
14. Аллисон Р. Регионализм как измерение безопасности и региональные структуры в Центральной Азии// Казахстан в глобальных процессах.- 2004. -№ 1. — С. 48.
15. Самюэль Хантингтон. Столкновение цивилизаций. Пер. с англ. Т. Велимеева.- М.: АСТ МОСКВА, 2006. – 571, [5] c. – (Philosophy). C.186.